Поскольку цель политики — благая жизнь, высшие должности и почести должны доставаться людям вроде Перикла [262] , то есть людям, которые превосходят других гражданской добродетелью и лучше остальных сограждан обнаруживают общее благо. Собственники должны иметь влияние. Порой известное влияние должны иметь и мажоритарные соображения. Но наибольшим влиянием должны пользоваться люди, которые обладают качествами характера и суждениями, позволяющими им решать, надо ли вступать в войну со Спартой, когда надо вступать в эту войну и как в нее надо вступать.

Причина, по которой люди, подобные Периклу (и Аврааму Линкольну), должны занимать высшие должности и получать высшие почести, не сводится только к тому, что такие люди станут проводить мудрую политику и улучшать положение всех сограждан. Дело еще и в том, что политическое сообщество существует, по меньшей мере отчасти, чтобы прославлять и вознаграждать гражданскую добродетель. Предоставление общественного признания людям, проявляющим гражданские совершенства, служит образовательной роли, которую выполняет хороший полис. И тут снова мы видим, что телеологический и почетный аспекты справедливости развиваются параллельно.

Можно ли быть хорошим человеком, не участвуя в политике?

Если Аристотель прав в том, что цель политики — благая жизнь, легко сделать вывод, что люди, проявляющие наибольшую гражданскую добродетель, заслуживают высших должностей и почестей. Но прав ли Аристотель относительно того, что политика существует ради благой жизни? Это в лучшем случае сомнительное утверждение. Сегодня мы рассматриваем политику как необходимое зло, а не как определяющую характеристику благой жизни. Когда мы задумываемся о политике, мы думаем о компромиссах, позировании, особых интересах, коррупции. Даже использование политики в идеалистических целях, как инструмента достижения социальной справедливости, как средства совершенствования мира, превращает политику в средство достижения каких-то целей, в одно из многих занятий, но не в существенный аспект человеческого блага.

Почему же тогда Аристотель полагает, что участие в политике каким- то образом необходимо для ведения благой жизни? Почему мы не можем вести совершенно благую, добродетельную жизнь без политики?

Ответ заключается в нашей природе. Только живя в политическом сообществе и участвуя в политической жизни, мы в полной мере реализуем нашу человеческую природу. Аристотель рассматривает людей как существ, «предназначенных для политического общения и в более высокой степени, чем пчелы или другие стадные животные». Причина, которую приводит Аристотель, такова: природа ничего не делает просто так или напрасно, и люди, в отличие от других животных, наделены способностью речи. Другие животные способны издавать звуки, которые могут выражать удовольствие или страдание. Но речь — отличительная способность людей, не просто отражает удовольствие и страдания. Речь позволяет заявлять о том, что справедливо, а что несправедливо, и проводить различие между правильным и неправильным. Мы постигаем эти вещи не молча и выражаем их словами; речь — способ, благодаря которому люди различают благо и размышляют о нем [263] .

Аристотель утверждает: люди могут осуществлять свою отличительную способность к речи только в политической ассоциации, ибо только в условиях такой ассоциации мы совместно с другими размышляем о справедливости и несправедливости и о сущности благой жизни. «Таким образом, первичным по природе является государство по сравнению с семьей и каждым из нас», — пишет Аристотель в первой книге своей «Политики» [264] . Говоря «первичным», Аристотель имеет в виду не хронологическое, а функциональное или целевое предшествование. Конкретные люди, семьи и кланы существовали до возникновения полисов, но только в государствах мы можем реализовать свою природу. Находясь в изоляции, мы не самодостаточны, потому что не можем развивать свою способность к речи и нравственным рассуждениям. Аристотель уверяет:

Итак, мы в полной мере реализуем свою человеческую природу только тогда, когда используем свою способность к речи, которая, в свою очередь, требует, чтобы мы размышляли о правом и неправом, благом и злом, справедливости и несправедливости совместно с другими людьми.

Но почему, можете спросить вы, мы можем осуществлять эту способность к речи и размышлению только в политике? Почему этого нельзя делать в кругу семьи, клана или в клубах? Чтобы ответить на этот вопрос, надо рассмотреть очерк добродетели и благой жизни, предложенные Аристотелем в «Никомаховой этике». Хотя этот труд посвящен главным образом нравственной философии, в нем показано, как обретение добродетели сопряжено с гражданским бытием людей.

Цель моральной жизни — счастье, но под счастьем Аристотель имеет в виду не то, что называют счастьем утилитаристы, — не максимизацию удовольствий и минимизацию страданий. Добродетельный человек — это тот, кто получает удовольствие и страдания из правильных вещей. Если кто-то получает удовольствие, скажем, от собачьих боев, мы считаем такую склонность пороком, который надо преодолевать, а не подлинным источником счастья. Моральное совершенство заключается не в суммировании удовольствий и страданий, а в их соединении, что позволит нам наслаждаться благородными вещами и страдать от вещей низменных. Счастье — не состояние ума, а способ бытия, «действия души в соответствии с добродетелью» [266] .

Но почему для того, чтобы жить добродетельно, необходимо жить в государстве? Почему нельзя научиться нравственным принципам дома или в философском классе — или читая книги по этике, а затем применить эти принципы так, как необходимо? Аристотель говорит, что так стать добродетельным нельзя. Нравственная добродетель возникает как результат привычки. Это — то, чему мы обучаемся в процессе деятельности. «Добродетели мы обретаем, первоначально осуществляя что-либо, так же как и в других искусствах» [267] .

Обучение в процессе деятельности

В этом отношении обретение добродетели подобно обучению игре на флейте. Никто не научится играть на музыкальном инструменте, читая книги или слушая лекции. Надо практиковаться. Делу помогает прослушивание игры состоявшихся музыкантов — очень полезно слушать, как те исполняют произведения. Но стать скрипачом, не играя на скрипке, нельзя. Так и с нравственной добродетелью: «Совершая правые дела, мы делаемся правосудными, благоразумные — благоразумными, мужественные — мужественными» [268] .

Это походит на другие практики и навыки вроде приготовления пищи. Опубликовано много книг по кулинарии, но никто еще не стал превосходным поваром, просто читая эти книги. Надо много готовить. Другой пример: рассказывание анекдотов. Читая шутки и собирая смешные истории, не станешь актером-комиком. Нельзя просто научиться принципам комедии. Надо практиковаться, выбирать ритм, определять время, находить жесты и тон — и смотреть Джека Бенни или Джонни Карсона, Эдди Мерфи и Робина Уильямса.

Если нравственная добродетель — нечто такое, чему мы учимся в процессе соответствующей деятельности, нам прежде всего надо развивать и культивировать правильные привычки. По Аристотелю, главная цель права — культивирование привычек, которые приводят к доброму нраву. «Ведь законодатели, приучая [к законам] граждан, делают их добродетельными, ибо таково желание всякого законодателя; а кто не преуспеет [в приучении] — не достигает цели, и в этом отличие одного государственного устройства от другого, а именно добродетельного от дурного». Нравственное воспитание — это не столько провозглашение правил, сколько формирование привычек и характеров, которые мы приобретаем с юности, — в этом-то и заключается все различие [269] .